М кузьмин биография. Михаил кузмин
М.А. Кузмин родился в Ярославле.
Долгое время он сознательно преуменьшал свой возраст, называя годом рождения то 75-й, то 76-й, то даже 77-й. «Моему отцу при моем рожденье было 60 лет, - вспоминал он, - матери - 40. Отца я помню совсем стариком, в городе все его принимали за моего деда, но не отца. В молодости он был очень красив красотою южного и западного человека, был моряком, потом служил по выборам, вел, говорят, бурную жизнь и в старости был человеком с капризным, избалованным, тяжелым и деспотическим характером. Мать, по природе, может быть, несколько легкомысленная, любящая танцы, перед свадьбой только что влюбившаяся в прошлого жениха, отказавшегося затем от нее, потом вся в детях, робкая, молчаливая, чуждающаяся знакомых и, в конце концов, упрямая и в любви и в непонимании чего-нибудь. В Ярославле я прожил года полтора, после чего мы все переехали в Саратов...»
В Саратове Кузмин пошел в гимназию.
«Я был один, братья в Казани, в юнкерском училище, сестры в Петербурге на курсах, потом замужем. У меня все были подруги, не товарищи, и я любил играть в куклы, в театр, читать или разыгрывать легкие попурри старых итальянских опер, так как отец был их поклонником, особенно Россини...»
Рос Кузмин крайне неуравновешенным. Он то бросался в истовую религиозность, то находили на него приступы безверия. В Петербурге, куда в 1884 году переехали Кузмины, самым значительным знакомством оказалось для него знакомство с Г.В. Чичериным, будущим наркомом иностранных дел при Советской власти. «Я радовался, - вспоминал поэт, - отдыхая в большой, «как следует», барской семье и внешних видах обеспеченного житья. Мы сошлись в обожании музыки, вместе бегали на «Беляевские концерты», изучали Моцарта, ходили на галерею в театр. Я начал писать музыку, и мы разыгрывали перед семейными наши композиции. Написав несколько ценных по мелодии, но невообразимых по остальному романсов, я приступил к операм и все писал прологи к «Дон Жуану» и «Клеопатре» и, наконец, сам текст и музыку к «Королю Милло» по Гоцци. Это первое, что я рискнул в литературе...» Дружбе с Чичериным Кузмин был обязан и хорошим знанием иностранных языков.
Почти всю свою сознательную жизнь Кузмин вел дневник. «Я должен быть искренен и правдив, хотя бы перед самим собою, относительно того сумбура, что царит в моей душе, - отмечал он в дневнике, - но если у меня есть три лица, то больше еще человек во мне сидит, и все вопиют, и временами один перекрикнет другого, и как я их согласую, сам не знаю. Мои же три лица до того непохожи, до того враждебны друг другу, что только тончайший глаз не прельстится этою разницей, возмущающей всех, любивших какое-нибудь одно из них, суть с длинною бородою, напоминающее чем-то Винчи, очень изнеженное и будто доброе и какой-то подозрительной святости, будто простое, но сложное; второе, с острой бородкой - несколько фатовское, французского корреспондента, более грубо-тонкое, равнодушное и скучающее, лицо Евлогия; третье, самое страшное - без бороды и усов, не старое и не молодое, 50-летнего старика и юноши, - Казанова, полушарлатан, полуаббат, с коварным и по-детски свежим ртом, сухое и подозрительное...»
В 1891 году поступил в Петербургскую консерваторию. Учился у Лядова, Римского-Корсакова, Соловьева, музыку любил и понимал, однако консерваторию не закончил, неожиданно бросил ее, решив брать частные уроки у В.В. Кюнера. На поступках Кузмина сказывались некоторые личные его особенности. «В 1893 году я встретился с человеком, - откровенно писал он в дневнике, - которого очень полюбил и связь с которым обещала быть прочной. Он был старше меня года на 4 и офицер конного полка. Было очень трудно выискивать достаточное время, чтобы ездить к нему, скрывать, где бываю с ним и т.д., но это было из счастливейших времен моей жизни, и тут я очень много писал музыки... Моя жизнь не особенно одобрялась моею матерью; как это ни странно, к этому времени относится моя попытка отравиться. Я не понимаю, чем я руководствовался в этом поступке может быть, я надеялся, что меня спасут. Я думаю, что незнание жизни, считание моего положения каким-то особенным, недовольство консерваторией, невозможность достаточно широко жить, романтизм и легкомыслие меня побудили к этому... Но весной я поехал с князем Жоржем в Египет. Мы были в Константинополе, Афинах, Смирне, Александрии, Каире, Мемфисе. Это было сказочное путешествие по очаровательности... и небывалости виденного. На обратном пути он должен был поехать в Вену, где была его тетка, я тут же вернулся один. В Вене мой друг умер от болезни сердца, я же старался в усиленных занятиях забыться. Я стал заниматься с Кюнером, и каждый шаг был наблюдаем с восторгом Чичериным, дружбе с которым это был медовый год...»
Смерть друга, с которым он совершил путешествие, действительно потрясла Кузмина. Он твердо решил полностью изменить жизнь, навести в ней порядок. Он жестко регламентировал занятия, пищу, чтение, но хватило его терпения не надолго. Скоро он вновь уехал в Италию. «Рим меня опьянил; тут я увлекся lift-boy’ем Луиджино, которого увез из Рима с согласия его родителей во Флоренцию, чтобы потом он ехал в Россию в качестве слуги. Я очень стеснялся в деньгах, тратя их без счета. Я был очень весел, и все неоплатоники влияли только тем, что я себя считал чем-то демоническим. Мама в отчаянии обратилась к Чичерину (находившемуся в то время в Германии). Тот неожиданно приехал во Флоренцию, Луиджино мне уже поднадоел, и я охотно дал себя спасти. Юша (Чичерин) свел меня с каноником Mori, иезуитом, сначала взявшим меня в свои руки, а потом и переселившим совсем к себе, занявшись моим обращением. Луиджино мы отправили в Рим, все письма диктовал мне Mori. Я не обманывал его, отдавшись сам убаюкивающему католицизму, но форменно я говорил, как бы я хотел «быть» католиком, но не «стать». Я бродил по церквам, по его знакомым, к его любовнице, маркизе Espinosi Morodi в именье, читал жития святых великомучеников, и был готов сделаться духовным и монахом. Но письма мамы, поворот души, солнце, вдруг утром особенно замеченное мною однажды, возобновившиеся припадки истерии, заставили меня попросить маму вытребовать меня телеграммой. Мы простились с каноником со слезами, обещая друг другу скорое свидание...»
В Петербурге, «войдя глубоко в русское, я увлекся расколом и навсегда охладел к официальному православию. Войти в раскол я не хотел, а не входя не мог пользоваться службами и всем аппаратом так, как бы я хотел. В это время я познакомился с продавцом древностей Казаковым, старообрядцем моих лет, плутоватым, вечно строящим планы, бестолковым и непостоянным. Я стал изучать крюки, познакомился со Смоленским, старался держаться как начетчик и гордился, когда меня принимали за старовера...» Каждое лето Кузмин проводил теперь в провинциальных городках или в деревнях на Волге. «Удивила его тогдашняя внешность, - вспоминал художник М. Добужинский. - Он носил синюю поддевку и, своей смуглостью, черной бородой и слишком большими глазами, подстриженный «в скобку», походил на цыгана. Потом он эту внешность изменил (и не к лучшему - побрился и стал носить франтовские жилеты и галстуки). Его прошлое окружала странная таинственность - говорили, что он не то жил одно время в каком-то скиту, не то был сидельцем в раскольничьей лавке, но что по происхождению был полуфранцуз и много странствовал по Италии...»
В 1908 году вышел первый сборник стихов Кузмина - «Сети», в 1912 году - «Глиняные голубки». Изысканная стилистика, необыкновенная музыкальность стихов (многие Кузмин исполнял под собственную музыку) очень быстро принесли популярность поэту. В 1918 году вышли его сборники - «Вожатый» и «Двум», в 1920-м - «Занавешенные картинки», в 1921-м - «Нездешние вечера» и «Эхо», в 1922-м - «Параболы», в 1924-м - «Новый Гуль».
«Когда видишь Кузмина в первый раз, - писал Волошин, - то хочется спросить его «Скажите откровенно, сколько вам лет» - но не решаешься, боясь получить в ответ «Две тысячи». - Без сомнения, он молод, и, рассуждая здраво, ему не может быть больше 30 лет, но в его наружности есть нечто столь древнее, что является мысль, не есть ли он одна из египетских мумий, которой каким-то колдовством возвращена жизнь и память. Только он не из мумий древнего Египта. Такие лица встречаются часто на эль-файюмских портретах, которые, будучи открыты очень недавно, возбудили такой интерес европейских ученых, дав впервые представление о характере физиономий Александрийской эпохи. У Кузмина такие же огромные черные глаза, такая же гладкая черная борода, резко обрамляющая бледное восковое лицо, такие же тонкие усы, струящиеся по верхней губе, не закрывая ее. Он мал ростом, узкоплеч и гибок телом, как женщина. У него прекрасный греческий профиль, тонко моделированный и смело вылепленный череп, лоб на одной линии с носом и глубокая, смелая выемка, отделяющая нос от верхней губы и переходящая в тонкую дугу уст. Такой профиль можно видеть на изображениях Перикла и на бюсте Диомеда. Но характер бесспорной античной подлинности лицу Кузмина дает особое нарушение пропорций, которое встречается только на греческих вазах; его глаз посажен очень глубоко и низко по отношению к переносице, как бы несколько сдвинут на щеку, если глядеть на него в профиль. Его рот почти всегда несколько обнажает нижний ряд его зубов, и это дает лицу его тот характер ветхости, который так поражает в нем. Несомненно, что он умер в Александрии молодым и красивым юношей и был весьма искусно набальзамирован. Но пребывание во гробе сказалось на нем, как на воскресшем Лазаре...»
«Душа, я горем не терзаем, не плачу, ветреная странница. Все продаем мы, всем должаем, скоро у нас ничего не останется... Конечно, есть и Бог, и небо, и воображение, которое не ленится, но когда сидишь почти без хлеба, становишься, как смешная пленница...»
«Денег ни гроша, - записал Кузмин в дневнике в июле 1923 года. - Когда я засветло, но уже в одиннадцатом часу шел домой, очень тоскливо думал о своем положении и своей судьбе, на Надеждинской стоял автомобиль с необыкновенно ярким фонарем. Иногда силуэт на нем шоффера. Этот при дневном свете желтый огонь будто на том свете, - безнадежно и необыкновенно сладостно...» Ощущение такой нереальности, такой прозрачности мира было в те годы знакомо многим, но Кузмина оно, видимо, охватывало с какой-то совершенно необычайной силой. «Ведь все это призраки - и Луначарский, и красноармейцы, этому нет места в природе...» - записывал он. И дальше - «Погода такая, что не хочется уходить с улицы. В такие дни большевики ужасно некстати...» - И дальше - «Мне все кажется, что это - не жизнь, не люди, не репетиции, не улицы, а какая-то скучная, сатанинская игра теней, теней и теней...»
«Ах, не плыть по голубому морю,
Не видать нам Золотого Рога,
Голубей и площади Сан-Марка.
Хорошо отплыть туда, где жарко,
Да двоится милая дорога,
И не знаю, к радости иль к горю.
Не видать открытых, светлых палуб
И судов с косыми парусами,
Золотыми в зареве заката.
Что случается, должно быть свято,
Управляем мы судьбой не сами,
Никому не надо наших жалоб.»
Выходом, спасительным для Кузмина, явилась продажа его «Дневника» Государственному литературному музею. Уже 17 декабря 1933 года поэт писал профессору Ю.А. Бахрушину «Я послал расписку в получении денег Владимиру Дмитриевичу (Бонч-Бруевичу, через которого «Дневник» поступил в музей). Дошло все благополучно, хотя почтовое отделение и было потрясено, и мы ходили дважды с чемоданами получать мои тысячи, как в старом кино «Ограбление Виргинской почты». Да, значит архив ушел, деньги уйдут, но, надеюсь, приобретенные при этом хорошие отношения останутся...»
История его «Дневников» трагична. Уже в 1934 году они были истребованы из Гослитмузея органами НКВД. «Кузмина уже не было в живых той порой, - писал исследователь его творчества А.Г. Тимофеев, - когда по его «Дневнику» (либо в том числе - и по его «Дневнику») начали брать людей. До недавнего времени эта версия слыла зловещей и леденящей кровь легендой, но факты литературной жизни Ленинграда поздних тридцатых заставляют признать ее более чем достоверной (не исключено, что «Дневник» начали использовать и при жизни автора). Нельзя не скорбеть о том, что стихотворения (Кузмина) 30-х годов (сборники «Тристан», «Простой мир», поэма «Убийством усыновленный») и переводы сонетов Шекспира были реквизированы ГПУ при аресте друга Кузмина писателя Юрия Юркуна в 1938 году и, очевидно, бесследно исчезли в одну из блокадных ленинградских зим, когда ГПУ жгло и истребляло свои архивы. Не стал ли Кузмин убийцей (в метафизическом, разумеется, смысле) своего любимого друга и многих других подававших надежды прозаиков и поэтов.. И, вероятно, уже никто не узнает, сколько таких косвенных убийств лежит на совести этого изящного человека, в котором совсем не хочется видеть - в унисон с ахматовской концепцией «Поэмы без героя» (где он выведен в маске сеющего зло Калиостро) - посланника Ада, толкующего о «страсти нежной» и увлекательной дружбе-любви... Нам возразят, что нешахматный ум Кузмина не мог предвидеть темную историю проданного в музей «Дневника». На это ответ если речь идет о художнике, в сознании которого замысел пьесы о Нероне возник в момент сооружения мавзолея, а не в год «великого перелома», когда пьеса «Смерть Нерона» была написана, - такой аргумент едва ли приемлем».
Вокальные композиции
Михаи́л Алексе́евич Кузми́н (6 (18) октября (1872-10-18 ) , Ярославль - 1 марта , Ленинград) - русский поэт и прозаик Серебряного века , переводчик , композитор .
Энциклопедичный YouTube
1 / 5
✪ Владимир КУЗЬМИН - ИЗБРАННОЕ /ТОЛЬКО ХИТЫ/
✪ Владимир КУЗЬМИН - ЛУЧШИЕ ПЕСНИ /Видеоальбом/
✪ Владимир Кузьмин - Я не забуду тебя (Сибирские морозы)
✪ Михаил Муромов - Яблоки на снегу (Песня года 1988)
✪ Владимир Кузьмин - Когда меня ты позовёшь
Субтитры
Владимир КУЗЬМИН ИЗБРАННОЕ СКАЗКА В МОЕЙ ЖИЗНИ КОГДА МЕНЯ ТЫ ПОЗОВЁШЬ НЕТ Я НЕ ВЕРЮ КАК ТЫ ЖИВЕШЬ БЕЗ МЕНЯ Я НЕ ЗАБУДУ ТЕБЯ (СИБИРСКИЕ МОРОЗЫ) МОЯ ЛЮБОВЬ ВЫ ТАК НЕВИННЫ ПРИСТАНЬ ТВОЕЙ НАДЕЖДЫ НЕБЕСА СЕМЬ МОРЕЙ 5 МИНУТ ОТ ТВОЕГО ДОМА ПОРОГИ 17 ЛЕТ СИМОНА Я НЕ КАЗАНОВА ПОХОЖА НА МЕЧТУ ТОЛЬКО ТЫ И Я ЕЩЁ ВЧЕРА МЯЧИК ТЫ ПОЗВОНИ МНЕ СРЕДИ НОЧИ
Биография
Детство
Родился 6 (18) октября (1872-10-18 ) году в Ярославле в семье дворянина, морского офицера в отставке, члена Ярославского окружного суда Алексея Алексеевича Кузмина (1812-1886) и его жены Надежды Дмитриевны Кузминой (урождённой Фёдоровой) (1834-1904). В краткой автобиографии Михаил Кузмин писал, что прадедом его матери был известный французский актёр Жан Офрен , переехавший в Санкт-Петербург во времена Екатерины II . Его дочь Екатерина Осиповна вышла также за мигранта Леоне Монготье, в браке которых родилась бабушка писателя Екатерина Львовна. М. А. Кузмин любил подчеркивать свои французские корни. Родственники по отцу происходили из небогатых дворян Ярославской и Вологодской губерний .
М. А. Кузмин был младшим ребёнком, помимо него в семье было шестеро детей: Варвара (1859-1922), Анна (1860 - не позднее 1922), Алексей (1862 - не позднее 1922), Дмитрий (1865-1895), Михаил и Павел (1876 - не позднее 1884). Когда М. А. Кузмину исполнилось 1,5 года, отца перевели служить в Саратовскую городскую судебную палату и всё семейство переехало на новое место. В 1883 году М. А. Кузмин учится в той же гимназии, где несколько ранее учился Н. Г. Чернышевский . На саратовский период жизни приходятся первые прозаические эксперименты - подражания Гофману .
М. А. Кузмин так описывает своё детство: «Я рос один и в семье недружной и несколько тяжёлой, и с обеих сторон самодурной и упрямой… Я был один, братья в Казани, в юнкерском училище, сёстры в Петербурге на курсах, потом замужем. У меня всё были подруги, а не товарищи, и я любил играть в куклы, в театр, читать или разыгрывать легкие попурри старых итальянских опер, так как отец был их поклонником, особенно Россини … к товарищам я чувствовал род обожания и, наконец, форменно влюбился в гимназиста 7 класса Валентина Зайцева». И ещё: «Мне всё приходит в голову рассказ Новалиса о голубом цветке , о котором мечтал и тосковал Генрих Офтердинген . Никто его не видал, а между тем весь мир наполнен его благоуханием. Не все способны ощущать этот запах, но кто раз его вдохнул, тот не будет иметь покоя в жизни, вечно ища его, фантастического, всесильного, мистического. Где его найдёшь? Быть может, в музыке, может быть, - в любви! И его запах заставляет плакать при палевом закате и пробуждает желание умчаться с птицей далеко, далеко. Ранним детством вдохнул я этот запах, не знаю, на радость или горе! И всё, как стая чаек, вьются воспоминания без конца. И всё из догимназического детства... Я вообще мало знал ласки в детстве, не потому, чтобы мой отец и мама не любили меня, но, скрытные, замкнутые, они были скупы на ласки. Мало было знакомых детей, и я их дичился; если я сходился, то с девочками. И я безумно любил свою сестру, не ту, что теперь в Петербурге, но другую, моложе её. Она была поэтическая и оригинальная натура. Говорили, что она странная и причудливая девушка; по-моему, она просто была с искрой божией и знала о голубом цветке. Она обожала Гофмана и закаты. У неё был талант для сцены, и раз я слышу ночью, что она говорит; я тихо подошёл к двери и вижу, что Аня стоит с тихой улыбкой в мантии из красного платка и говорит слова Гермионы в последнем акте „Зимней сказки “ Шекспира . Тихой, синей отрадой повеяло на меня. Утром я начал ей говорить, что запомнил из вчерашнего; конечно, должен был признаться, что я подслушал; тогда она дала мне Шекспира. Ты знаешь ли чтения ночью, когда весь в жару и трепете пожираешь запрещённые страницы, полные крови, любви, смерти и эльфов, а ночь, как чёрная лента, тянется долго, долго? Потом скоро мне позволили всё читать. Тёмные зимние вечера у печки, когда я зачитывался Гофманом! И потом наяву я грезил и вечерними колоколами в Вартбурге и Нюремберге… Я не любил игр мальчиков - ни солдат, ни путешествий. Я мечтал о каких-то мною выдуманных существах: о скелетиках, о смердюшках, тайном лесе, где живет царица Арфа и её служанки однорукие Струны. Когда я говорил об этом детям, они смеялись… Первая музыка была, конечно, Вебер , Россини и Мейербер , милая музыка 30-ых годов. Особенно я любил „Barbier de Séville “, „Huguenots “, „Frei-Schütz “...» .
Санкт-Петербург
Гимназия
М. А. Кузмин. Ок. 1890 г.. |
Г. В. Чичерин . 1900-е г.. |
М. А. Кузмин поступил в Восьмую санкт-петербургскую мужскую гимназию (9-ая линия В. О. , дом 8). В 1886 году умирает отец. В это же время М. А. Кузмин познакомился со своим одноклассником Г. В. Чичериным . Дружба с ним и его семьёй оказала на будущего писателя большое влияние. Г. В. Чичерин на многие годы (вплоть до своего отъезда из России в 1904 году) стал его ближайшим другом, а в какой-то степени - поклонником таланта и наставником. Их объединило одинаковое увлечение - музыка и литература, а также ориентация - они оба являлись гомосексуалами. Г. В. Чичерин в этом дуэте был интеллектуалом, а М. А. Кузмин - творческим началом. Именно будущий дипломат расширил кругозор будущего писателя, например, приучил его к философии, итальянской и немецкой культурам .
Уже в гимназические годы М. А. Кузмин начинает много заниматься музыкой, что значительно определило его будущие вкусы в искусстве: «Я начал писать музыку, и мы разыгрывали перед семейными наши композиции. Написав несколько ценных по мелодии, но невообразимых по остальному романсов, я приступил к операм и все писал прологи к „Дон Жуану “ и „Клеопатре“ и, наконец, сам текст и музыку к „Королю Милло“ по Гоцци . Это первое, что я рискнул в литературе. Тогда я стал безумно увлекаться романтизмом немцев и французов: Hoffmann , J. P. Richter , Фуке , Тик , Weber , Berlioz и т. д. меня увлекали страшно» .
На гимназические годы приходятся также интенсивные психологические поиски себя: «В гимназии я учился плохо, но любил в нее ходить, любя заниматься языками, любя своих товарищей. Тут я в первый раз имел связь с учеником старше меня, он был высокий, полунемец, с глазами почти белыми, так они были светлы, невинными и развратными, белокурый. Он хорошо танцевал и мы виделись, кроме перемен, на уроках танцев и потом я бывал у него... С этим же временем у меня совпадает первый приступ религиозности, направленный главным образом на посты, службы и обряды. Рядом же шло увлечение классиками, и я стал подводить глаза и брови, потом бросил.. Одно лето я жил в Ревеле и как Юша вообразил, что влюблен в Мясоедову, так я себя представил влюбленным в Ксению Подгурскую, девочку лет 16 с манерами полковой дамы. Это было наиболее детское из всех приключений. Скоро мы кончили гимназию. Мое религиозное (до того, что я просился в священники, и в гимназии, зная это наряду с несчастной влюбленностью в Столицу, о связи с Кондратьевым и потом с другими уже одноклассниками, надо мною смеялись) настроенье прошло, я был весь в новых французах, нетерпим, заносчив, груб и страстен» .
Консерватория и музыкальная школа
Лето 1891 года после окончания гимназии М. А. Кузмин провел в усадьбе Караул у Чичериных, которые настоятельно советовали ему продолжить свое обучение в Университете . Однако он стоял на своем выборе - и в августе поступил в Петербургскую консерваторию . Его учителями были Н. А. Римский-Корсаков , А. К. Лядов и Н. Ф. Соловьёв . М. А. Кузмин не закончил обучения в консерватории, пройдя три года из семилетнего курса, а потом два года брал уроки у Римского-Корсакова в частной музыкальной школе В. В. Кюнера .
В эти годы М. А. Кузмин сочинял много музыки: романсы на тексты Фофанова , Мюссе , Эйхендорфа , а также оперы «Елена» (на основе «Античных стихотворений» Леконта де Лиля), «Клеопатра» и «Эсмеральда» (по сюжету «Собора Парижской Богоматери » Гюго). Он изучает немецкий и итальянский языки. М. А. Кузмин в это время отдавал предпочтение классическому искусству. Он продолжил знакомиться с французской (Массне , Делиб , Бизе), отчасти немецкой и начал - итальянской музыкой, в частности Верди , Паганини и Палестрина . М. А. Кузмин расширял свои литературные взгляды - французы Мюссе , Пьер Лоти , Гюго , немцы Гофман , Гёте , Гейне , Шиллер , Вагнер , итальянцы Альфьери , Мандзони , а также Ибсен . В отличии от своего друга Г. В. Чичерина он совершенно не интересовался общественной жизнью и политикой .
В годы обучения в консерватории закладывается мировоззрение М. А. Кузмина, его представление «о прекрасной ясности». Он перенимает философское учение Плотина о красоте, проникающей во все сферы жизни будь то высокие или низменные, являющейся уникальной частью бытия, воплощающейся в совершенной любви и через неё преображающей человеческую природу. Настроение этого периода эйфорично и безмятежно .
Однако позже проявляется и переменчивость настроения писателя. Всецело уйдя от жизни в искусство он прекрасно осознает свое положение, у него мало друзей. М. А. Кузмин приходит к мысли о принципиальном одиночестве художника, который ради своего призвания изолируется от общества: «Чистое искусство зарождается и завершается в своем собственном замкнутом, оторванном от всего мира круге с особыми требованиями, законами, красотой и потребностями, как мир больного и безумца (хотя бы и идеальный и стройный, но в своей обособленности и отвлеченности безумный)» .
В 1893 году М. А. Кузмин познакомился и влюбился в офицера конного полка князя Жоржа, который был на 4 года его старше. Это стало началом серьезного романа. Однако в 1894 году поэт впал в душевный кризис - из-за неприятия себя как гомосексуалиста, разочарования в консерватории он совершил попытку самоубийства, выпив лавровишневых капель , однако потом испугался и разбудил мать, его спасли. В итоге М. А. Кузмин покидает консерваторию. Весной-летом 1895 года М. А. Кузмин вместе с князем Жоржем уехали в путешествие в Грецию и Египет, побывав в Константинополе , Афинах , Смирне , Александрии , Каире , Мемфисе , путешествует по Нилу , посещает пирамиды Гизы . Эта поездка оказывает большое впечатление на поэта. Из Египта М. А. Кузмин вернулся в Петербург, а князь Жорж заехал к родственникам в Вену, где внезапно умер. .
Впоследствии М. Кузмин выступал как автор и исполнитель музыкальных произведений на свои тексты. Определённая известность пришла к нему после его музыкальных выступлений на «Вечерах современной музыки» - музыкального отделения журнала «Мир искусства» . М. А. Кузмин поддерживал дружеские отношения с художниками группы «Мир искусства» . Эстетика мирискусников оказала влияние на его литературное творчество.
Большое влияние на Кузмина оказала юношеская дружба и переписка с Г. В. Чичериным и путешествия по Египту и Италии, а затем по русскому Северу (долгое время Кузмин увлекался русским старообрядчеством).
Творчество Кузмина
1900-е и 1910-е годы
Кузмин - автор сборника критических статей «Условности» и обширного «Дневника», известного уже современникам, но систематически начавшего издаваться лишь недавно. Будучи хорошо образованным, а, помимо этого, деятельным и неравнодушным человеком, Кузмин писал критические статьи на различные темы, связанные с искусством Серебряного века, как то: о прозе, поэзии, изобразительном искусстве, музыке, театре, кино и даже о цирке. Помимо этого он периодически публиковал заметки касательно происходивших в стране общественно значимых событий, хотя надо отметить, что политика интересовала его значительно меньше искусства.
Выступая с поэтическими концертами, Кузмин часто прибегал к музыкальному сопровождению, мелодекламировал (впрочем, негромко), что было тогда в большой моде, а иногда аккомпанировал себе на гитаре. В 1906 г. он написал музыку к постановке «Балаганчика» Александра Блока на сцене театра Комиссаржевской .
Некоторые свои стихи он накладывал на музыку и исполнял их вполголоса как романсы. Наиболее широко был известен его романс «Дитя и роза», несколько раз переиздававшийся нотным издательством «Эвтерпа». Этот романс прочно вошёл в репертуар военного Петрограда и исполнялся многими артистами до конца 30-х годов, а знаменитый в эти годы артист-эксцентрик Савояров откликнулся на него в модном тогда жанре ответа романсом-пародией «Дитя, не спеши» (1915), полным весьма ехидных намёков и передразнивания изнеженного авторского стиля Кузмина-артиста.
Послереволюционный период
В первые годы после революции Михаил Кузмин сотрудничал как композитор с созданным в 1919 году Большим драматическим театром - написал музыку к спектаклям «Рваный плащ» С. Бенелли (1919), «Мнимый больной» Мольера, «Двенадцатая ночь» У. Шекспира (1921), «Земля» В. Брюсова (1922) и «Близнецы» Т. Плавта (1923)
Реферат на тему
«Поэт серебряного века М.А. Кузьмин»
(1875-1936)
Работу выполнил
ученик ** «*» класса
ФАМИЛИЯ ИМЯ
ГОРОД
Михаил Алексеевич Кузьмин (1875-1936) – поэт, прозаик, критик, переводчик, композитор и музыкант. Родился в Ярославле в семье отставного морского офицера. Его родители были старообрядцами, и бытовые обычаи этой традиции, впитанной с детства, глубоко вошли в духовную эстетику будущего поэта. Затем семья переехала в Саратов в 1874 году, а вскоре - в Петербург в 1884 году, где Кузмин окончил гимназию. Кузьмин учился в 8-й гимназии вместе с Г. В. Чичериным. Три года проучился в консерватории - в классе композиции Римского-Корсакова, и музыка - наряду с поэзией - навсегда воцаряется в творческом мире художника.
Самый известный портрет Михаила Кузмина был создан в 1909 году Константином Сомовым. Небольшие усы и аккуратная бородка французского маркиза, прихотливые завитки темных волос, зачесанных от висков ко лбу, чрезвычайно выразительные глаза, полуприкрытые тяжелыми веками. Элегантность законодателя мод, ненатужная ироничность, чуть наигранная усталость любимца муз. Незлобивость, отсутствие мании величия, контактность М.Кузмина быстро принесли ему широкий круг знакомств среди музыкантов, литераторов, художников, актеров.
«Изящество - вот пафос поэзии М. Кузмина, везде и всегда он хочет быть милым, красивым и немного желанным. Все, даже трагическое, приобретает в его стихах поразительную легкость, и его поэзия похожа на блестящую бабочку, в солнечный день порхающую в пышном цветнике»,- писал В. Брюсов. Он отметил у Кузмина «дар стиха, певучего и легкого», а Блок в свою очередь полагал, что это «...поэт высокий и прекрасный».
Чуткое к прекрасному сердце ребенка пленяют и «Волга, вся залитая луною», и книги Шекспира, «полные крови, любви, смерти и эльфов», и произведения Гофмана. Он мечтает о «выдуманных существах, о тайном лесе, где живет царица Афра, и ее служанки перебирают струны». В романтических и одновременно обыденных красках воссоздает поэт свою родословную, и новое бытие получают под его пером:
Моряки старинных фамилий,
Влюбленные в далекие горизонты,
пьющие вино в темных портах,
обнимая веселых иностранок...
(«Моряки старинных фамилий...», 1907)
Родился Михаил Кузмин, как уже было сказано, в Ярославле, в дворянской семье, детские годы провел в Саратове, и потому волжские мотивы и корни естественно можно обнаружить в его поэзии. Он всегда восхищался «трепещущей красотой волжского приволья, старых волжских городов, тесных келий, любовных речей и песен, всей привольной и красной жизни...». Уже взрослым человеком Кузмин подолгу проводил время в заволжских скитах, бывал в имениях родных и знакомых, снимал комнату под Нижним Новгородом.
Любовью к родимому краю пронизаны строки стихотворения:
«Я знаю вас не понаслышке...», 1916
Старая русская провинция, семейные разговоры отца - отставного морского офицера, отпрыска древнего дворянского рода, и матери - правнучки французского актера, для которого Россия стала вторым домом, с самых ранних лет охватившая мальчика любовь к литературе и музыке - все это формировало его духовный мир.
С детских лет ощущает Кузмин прочное родство с прошлым - и дичится знакомых детей, растет нелюдимым, одиноким. Внутренняя обособленность обостряет наблюдательность, глубину переживаний. Поверенным душевных тайн в гимназии, в Петербурге, куда будущий поэт переезжает в 1885 г. Там он знакомится с Г. В. Чичериным – лучшим другом по жизни. Их переписка, длившаяся до 1926 г., насыщена внутренними исканиями молодых людей, стремившихся во всей сложности познать мировую культуру, осмыслить связь с ней культуры родной, русской. Однако отношения в консерватории сложились неудачно. По словам Е. А. Зноско-Боровского, «...его не одобряли, и он отвечал тем, что не показывал своих работ, приготовленных дома, и так и не кончил консерваторию», проучившись три года.
Кузмин сочинял симфонии, сюиты, песни, романсы, музыку на духовные стихи, работал над операми «Елена», «Клеопатра», «Эсмеральда», всю жизнь продолжал музицировать. По воспоминаниям мемуариста, он так говорил о своих композиторских занятиях: «...У меня не музыка, а музычка, но в ней есть свой яд, действующий мгновенно, благотворно, но ненадолго...»
В поэтических кругах успехом пользовались песни поэта, оригинально исполняемые им самим. В 1906 г. Мейерхольд, ставивший в Театре В. Ф. Комиссаржевской драму А. Блока «Балаганчик», предложил Кузмину написать музыку, и он, по словам актрисы В. П. Веригиной, создал «музыку обаятельную».
Но тогда, в конце 90-х гг., Кузмин пережил тяжелый духовный кризис, период сомнений в нужности своего искусства - музыки, жажду очищения от «несмываемого греха» и «огромную потребность веры». «Очищение может быть в странствиях и мытарствах»,- уверял он себя, предпринимая ряд путешествий. В 1885 г. он побывал в Египте, изучал религиозные культуры Востока, раннее христианство, гностицизм.
Интересовал его также итальянский католицизм, и немало дала двухмесячная поездка в Италию, «где искусство пускает ростки из каждого камня...». Не раз позже отразилась эта прекрасная страна в стихах и прозе Кузмина. Довелось ему постранствовать и по северу России, побывать в Поволжье, в местах, где особенно распространен раскол. Собирание старинных книг, духовных стихов, знакомство с пением сектантов питает истоки творчества поэта, как замечал Блок, писавший: «Для меня имя Кузмина связано всегда с пробуждением русского раскола, с темными религиозными предчувствиями России XV века, с воспоминанием о «заволжских старцах», которые пришли от глухих болотных топей в приземистые курные избы».
Мотивы старообрядчества войдут потом в циклы Кузмина «Духовные стихи», «Праздники Пресвятой Богородицы», в повесть «Крылья». Впечатления от странствий по староверческим скитам, вместе с впечатлениями от путешествий в Египет и Италию, составят органичное целое в его стихах, где волей поэта соединяются отдельные черты, казалось бы, совершенно несовпадающих миров. Так формируется творческая лаборатория автора, очень непростого для восприятия.
В начале 900-х гг. Кузмин тесно сживается с художественной, музыкальной, литературной и театральной элитой Петербурга. Он сближался со многими культурными кругами, но при этом сохранял художественную независимость.
Его литературный дебют состоялся в 1905 г., когда в «Зеленом сборнике стихов и прозы» была напечатана драматическая поэма «История рыцаря д"Алессио» и 13 сонетов.
Первый авторский сборник поэта - «Сети» (1908), рецензируя который Блок писал, что Кузмин «чужой нашему каждому дню, но поет он так нежно и призывно, что голос его никогда не оскорбит, редко оставит равнодушным и часто напомнит душе о ее прекрасном прошлом и прекрасном будущем, забываемом среди волнений наших железных и каменных будней». Тональность книги - удивительно светлая, мажорная, исполненная гармонии.
А в цикле «Александрийские песни», отдельным изданием вышедшем в свет в 1921 г., автор как бы перевоплощается в восторженного поклонника Эпикура, тонкого ценителя всех прелестей окружающей жизни:
Как люблю я, вечные бога,
прекрасный мир!
Как люблю я солнце, тростники
и блеск зеленоватого моря
сквозь тонкие ветви акации!
Как люблю я книги (моих друзей),
тишину одинокого жилища
и вид из окна
на дальние дымные просторы!
(«Как люблю я, вечные боги...»)
Это и другие стихотворения цикла («Как песня матери...», «Что же делать...», «Сладко умереть...», «Солнце, Солнце...», «Если б был я древним полководцем...» и др.) позволили говорить об авторе как блестящем стилизаторе, создателе удивительного, чистого и полного душевного покоя мира, где не страшны никакие потери, где царствует бескорыстная и целомудренная любовь, отсутствуют сомнения и тревоги.
Исследователи полагают, что Кузмин - единственный не трагический поэт в русской поэзии XX столетия. Не раз обращается он к поэтическому гению - «вожатому», ведущему его на пути к совершенству, к подлинной радости:
Я стою средь поля сжатого.
Рядом ты в блистаньи лат.
Я обрел себе Вожатого -
Он прекрасен и крылат.
(«Вожатый», 1908)
Ясен путь поэта, следующего своему предназначению. Ему чужда отвратительная, как отмечает он в дневнике, блестящая грязь улиц Петербурга под зажженными фонарями. «Нет, день - мой вождь, утро и огненные закаты, а ночь - так ясная, с луной из окна».
Уже с выходом первой книги Кузмин занял одно из видных мест в литературе. В обществе часто звучали слова и музыка его песен, собранных в книгу «Куранты любви» (1910). На фоне поэтических течений серебряного века творчество М.Кузмина выглядит необычно. Эта необычность отражается в разноголосице литературных «этикеток», прикрепляющих его к тому или иному течению, - как правило, символизму или акмеизму, а порой «неоклассицизму» или «постсимволизму». Проблема рубрикации обостряется мнением современников: так, А.Блок утверждал, что М.Кузмин никак не связан с русским символизмом, а А.Ахматова считала ошибочным мнение об акмеистической природе творчества художника. Проблематичная позиция М.Кузмина по отношению к символизму и акмеизму заставляет литературоведов прибегать к отказу от терминологической жесткости и к использованию компромиссных формулировок в отношении М.Кузмина: его поэзия обычно помещается между разделами «Символизм» и «Акмеизм» и определяется как «связанная с акмеизмом» или как «предакмеистическая». Он поддерживал дружеские отношения с представителями разных направлений в поэзии, печатался в самых разных журналах и формально стремился не принадлежать ни к одному поэтическому объединению начала века. До сих пор ведутся споры, можно ли отнести его к поздним символистам или к акмеизму. В статье «О прекрасной ясности», напечатанной в 1910 г. в журнале «Аполлон», поэт критиковал «туманности» символизма и провозглашал главным признаком художественности сопротивляющуюся хаосу логичную и четкую ясность - «кларизм» (термин символиста В. Иванова от франц. сlarte- ясность, свет), призывая: «...если вы совестливый художник, молитесь, чтобы ваш хаос просветился и устроился или покуда сдерживайте его ясной формой».
Михаи́л Алексе́евич Кузми́н (6 (18) октября 1872 , Ярославль — 1 марта1936, Ленинград) — русский поэтСеребряного века, переводчик, прозаик, композитор.
Родился 6 (18) октября 1872 в Ярославле в семье дворянина Алексея Алексеевича Кузмина (1812—1886) и его жены Надежды Дмитриевны Кузминой (урождённой Федоровой) (1834—1904).
В краткой автобиографии Михаил Кузмин писал, что одним из предков его матери был известный во времена Екатерины II французский актёр Жан Офрень, остальные родственники происходили из небогатых дворян Ярославской и Вологодской губерний. Исследователи творчества М. Кузмина отмечают, что эти факты его семейной истории — исконно русские и западноевропейские корни — наложили неизгладимый отпечаток на личность будущего писателя и поэта, создав необычный сплав доверчивости и прямоты с подчеркнутым артистизмом и склонностью к эпатажу.
Семья Кузмина переехала в Петербург в 1884 году, где Михаил окончил 8-ю Санкт-Петербургскую гимназию, после чего несколько лет проучился в консерватории у Н. А. Римского-Корсакова и А. К. Лядова. Впоследствии М. Кузмин выступал как автор и исполнитель музыкальных произведений на свои тексты. Определённая известность пришла к М. Кузмину после его музыкальных выступлений на «Вечерах современной музыки» — музыкального отделения журнала «Мир искусства». Кузмин поддерживал дружеские отношения с художниками группы «Мир искусства». Эстетика мирискусников оказала влияние на его литературное творчество.
Большое влияние на Кузмина оказала юношеская дружба и переписка с Г. В. Чичериным и путешествия по Египту и Италии, а затем по русскому Северу (долгое время Кузмин увлекался русским старообрядчеством).
По некоторым данным, в 1905 году Кузмин вступил в Союз русского народа, во всяком случае, его устойчивый интерес к националистическому движению хорошо засвидетельствован современниками.
После революции Михаил Кузмин остался в России и занимался в основном переводами. В 20-30-е гг. Михаил Алексеевич вынужденно перестал печатать свои стихи и прозу, временами он принимал участие в театральных постановках в качестве музыкального руководителя, писал театральные рецензии. По приглашению Максима Горького Кузмин участвовал в составлении планов французской секции издательства «Всемирная литература», переводил прозу Анатоля Франса и редактировал собрание его сочинений.
Кузмин относительно спокойно, хотя и в тревоге за своих близких, пережил начало политических репрессий. Возможно, свою роль в этом сыграла давняя, ещё с гимназических времен, дружба с Г. В. Чичериным — наркомом иностранных дел СССР.
Кузмин умер 1 марта 1936 в Куйбышевской (Мариинской) больнице в Ленинграде. Он был похоронен на Литературных мостках Волковского кладбища. После окончания Великой Отечественной войны его могила была перенесена на другой участок того же кладбища в связи с сооружением мемориала семьи Ульяновых. Последние несколько лет в годовщину смерти Михаила Кузмина на его могиле собираются поклонники его творчества и читают его стихи, отдавая дань памяти талантливому поэту.
Дебютировал в 1905 в полулюбительском «Зелёном сборнике стихов и прозы», после чего творчество Кузмина вызвало интерес В. Я. Брюсова, который привлёк его к сотрудничеству в символистском журнале «Весы» и убедил его заниматься, прежде всего, литературным, а не музыкальным творчеством. В 1906, в необычно для Серебряного века позднем возрасте 34-х лет, Кузмин выступил в «Весах» с первыми заметными стихотворной (цикл «Александрийские песни») и прозаической (философски-публицистический роман «Крылья») публикациями. В 1907появились его новые прозаические вещи («Приключения Эме Лебёфа», «Картонный домик»), а в 1908 году вышла его первая книга стихов «Сети», куда вошли также «Александрийские песни». Дебюту Кузмина сопутствовал громкий успех и сочувствие со стороны критиков-модернистов, в то же время роман «Крылья» вызвал скандал из-за первого в русской литературе нейтрального описания гомосексуальных чувств и отношений (впрочем, вполне целомудренного). Кузмин продолжал писать прозу до конца 1910-х годов, но его остальные романы, повести и рассказы, в основном искусно стилизованные под позднеантичную прозу или XVIII век, привлекли меньшее внимание критики, чем «Крылья».
Для стихов Кузмина характерен ряд постоянных образов (эллинистическая Александрия, французский XVIII век, русская религиозность), виртуозное владение формой (одним из первых разрабатывал свободный стих), особое внимание к детали. Ряд черт его творчества сближал Кузмина с акмеистами, которые во многом вдохновлялись его программной статьёй «О прекрасной ясности» (1910). В частности Кузмин писал в этой статье:
«Пусть ваша душа будет цельна или расколота, пусть миропостижение будет мистическим, реалистическим, скептическим, или даже идеалистическим (если вы до того несчастны), пусть приемы творчества будут импрессионистическими, реалистическими, натуралистическими, содержание — лирическим или фабулистическим, пусть будет настроение, впечатление — что хотите, но, умоляю, будьте логичны — да простится мне этот крик сердца! — логичны в замысле, в постройке произведения, в синтаксисе».
Сам Кузмин, впрочем, к акмеистам не примыкал и относился ко многим из них иронически. В своей статье «Стружки» Кузмин так излагал свою позицию в отношении литературных направлений:
«Нужно быть или фанатиком (то есть человеком односторонним и ослеплённым), или шарлатаном, чтобы действовать, как член школы. (…) Без односторонности и явной нелепости школы ничего не достигнут и не принесут той несомненной пользы, которую могут и должны принести. Но что же делать человеку не одностороннему и правдивому? Ответ только цинический: пользоваться завоеванием школ и не вмешиваться в драку».
Кузмин — автор сборника критических статей «Условности» и обширного «Дневника», известного уже современникам, но систематически начавшего издаваться лишь недавно. Будучи хорошо образованным, а, помимо этого, деятельным и неравнодушным человеком, Кузмин писал критические статьи на различные темы, связанные с искусством Серебряного века, как то: о прозе, поэзии, изобразительном искусстве, музыке, театре, кино и даже о цирке. Помимо этого он периодически публиковал заметки касательно происходивших в стране общественно значимых событий, хотя, надо отметить, что политика интересовала его значительно меньше искусства.
Выступая с поэтическими концертами, Кузмин часто прибегал к музыкальному сопровождению, мелодекламировал (впрочем, негромко), что было тогда в большой моде, а иногда аккомпанировал себе на гитаре. В 1906 г. он написал музыку к постановке «Балаганчика» Александра Блока на сцене театра Комиссаржевской.
Некоторые свои стихи он клал на музыку и исполнял их вполголоса как романсы. Наиболее широко был известен его романс «Дитя и роза», несколько раз переиздававшийся нотным издательством «Эвтерпа». Этот романс прочно вошёл в репертуар военного Петрограда и исполнялся многими артистами до конца 30-х годов, а знаменитый в эти годы артист-эксцентрик Савояров откликнулся на него в модном тогда жанре ответа романсом-пародией «Дитя, не спеши» (1915), полным весьма ехидных намёков и передразнивания изнеженного авторского стиля Кузмина-артиста.
В первые годы после революции Михаил Кузмин сотрудничал как композитор с созданным в 1919 году Большим драматическим театром — написал музыку к спектаклям «Рваный плащ» С. Бенелли (1919), «Двенадцатая ночь» У. Шекспира (1921), «Земля» В. Брюсова (1922) и «Близнецы» Т. Плавта (1923) .
Послереволюционное поэтическое творчество Кузмина (последний сборник — «Форель разбивает лёд», 1929) отличается усложнённостью образов, исчезновением прежней «лёгкости» и «манерности», отсылками к гностицизму, западноевропейскому экспрессионизму (в том числе и в кино).
В 1920—1930-е годы Кузмин, как и многие писатели в советский период, был вынужден зарабатывать на жизнь многочисленными переводами: среди наиболее заметных работ —«Метаморфозы» Апулея (перевод стал классическим), сонеты Петрарки, восемь пьес Шекспира, новеллы Мериме, стихи Гёте и Анри де Ренье; не всё опубликовано, в том числе полный перевод «Дон Жуана» Байрона. Перевод (возможно, полный) сонетов Шекспира утрачен в годы войны.
Ряд его поздних произведений, по-видимому, не сохранился: романы «Римские чудеса» (сохранились две опубликованные главы), «Пропавшая Вероника», известно очень мало стихотворений последних 7 лет жизни.
Его лирика отмечена пред-метным и физическим ощущением мира, также и в эротическом смысле. При этом и в своих гомосексуальных стихах он настолько точно передаёт сущность любовного чувства, что толкование их, привязанное к конкрет-ной биографии поэта, выглядит бессмыслен-но ограниченным. Кузмину свойственно исключи-тельное чувство формы, он передаёт радость высокого искусства поэтической игры.
Произведения
- «Крылья» (1906)
- «Сети» (1908)
- «Осенние озёра», вторая книга стихов, обложка С. Судейкина, книгоиздательство «Скорпион», Москва, 1912.
- «Глиняные голубки» (1914)
- «Вожатый» П., «Прометей», 1918
- «Александрийские песни», Петербург, «Прометей», <1918>, тир. 4500 экз.
- «Двум» П., «Сегодня», 1918
- «Занавешенные картинки» (1920)
- «Эхо» (1921)
- «Нездешние вечера» П., «Петрополис», 1921
- «Параболы» П., «Петрополис», 1923
- «Условности: Статьи об искусстве» П., 1923
- «Новый Гуль» Л., Academia, 1924
- «Форель разбивает лёд», стихи 1925—1928; Обложка В. М. Ходасевич. Издательство Писателей в Ленинграде, 1929.
- «Новый Плутарх. Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостра», П.: «Странствующий Энтузиаст», 1919; Обложка М. В. Добужинского.
Михаил Алексеевич Кузмин родился в Ярославле, детство провёл в Саратове, с 13 лет жил в Петербурге. Волга и Петербург - две родины и две важные темы его творчества.
Родители Кузмина были староверами; русские, «заволжские» корни кузминской поэзии заметили ещё Анненский и Блок . В конце 1890-х - начале 1900-х годов, после глубокого духовного кризиса и путешествий в Египет, в Италию, он много ездит по русскому Северу, изучает сектантские песни, духовные стихи. Определяются его наиболее устойчивые интересы: раннее христианство с элементами язычества, францисканство, старообрядчество, гностицизм.
Три года Кузмин учился в Петербургской консерватории у И. А. Римского-Корсакова; музыка осталась одним из главных увлечений поэта. Сопутствовала она и его вступлению в литературу: написанный свободным стихом цикл «Александрийские песни», принесший Кузмину известность (вошёл в его первый сборник «Сети». М., 1908), создавался именно как песни и романсы. Стилизованная «под XVIII в.» музыкальная пастораль Кузмина «Куранты любви», охотно им исполнявшаяся, была издана вместе с нотами (М., 1910). Кузмин - автор музыки к постановке «Балаганчика» Блока в театре Комиссаржевской. Был связан с Дягилевым, К. Сомовым и другими деятелями «Мира Искусства», театральными кругами; несколько лет (1907-1912) Кузмин - постоянный насельник «башни» Вяч. Иванова . 1905-1909 годы - период подчёркнутого эстетства и дендизма Кузмина. Блок считал их «маскарадными» и надеялся, что Кузмин «стряхнёт с себя ветошь капризной лёгкости». В дальнейшем поэзия Кузмина обретает большую глубину и одухотворённость.
Являясь своим, «домашним» человеком в различных артистических кругах, Кузмин ни с одним из направлений не был связан организационно, охраняя присущую ему художническую независимость. Творчество Кузмина снимает существенную в русской поэзии XX века оппозицию «символизм-акмеизм». Уважение и внимание к предметному миру с ясными и чёткими контурами сделали его учителем акмеистов. Но «мелочи» жизни для него не самоценны, они воплощают милость Божью, которая даётся смиренным. Предметный мир у зрелого Кузмина непременно пронизан горним светом («В капле малой - Божество»). В этом Кузмин - человек позднего символизма. «Вещный» символизм Кузмина и сходен с символизмом Анненского и полярен ему: у Анненского «вещи» объединены с человеком глубоким родственным страданием, общей отторженностью от целой» и заброшенностью в трёхмерный мир, у Кузмина - родственным же, но радостным, благодарным, «францисканским» чувством общей причастности к высшему, духовному началу. Ведущая тема его зрелой лирики (а также и прозы) - путь души через любовь и красоту к духовному просветлению. Душа («Психея») и сердце - излюбленные образы поэзии Кузмина, им сопутствуют образы пути, полёта, лёгкости.
При всей цельности облика автора в кузминской поэзии (не подменяемого «лирическим героем») в нём остаётся противоречие, создающее трудность для восприятия: соединение глубокой религиозности - церковной, обрядовой, бытовой - с дендизмом, эстетством, с пряной и сентиментальной эротикой. Может быть, что-то здесь прояснит автохарактеристика из письма 1901 г.: «Я только прислушиваюсь и звучу как гонг, ударяемый кем-то. Кто я, чтобы придумывать? Я могу придумывать причёски, духи, цвет рубашек, переплёты книг, но духа я не ломаю и не придумываю». Во всём творчестве Кузмина два плана как бы накладываются и пронизывают друг друга: «мелочи» то сквозят глубиной, то совсем затемняют её.
Стихи Кузмина в сборниках 1918-1929 всё более усложняются, становятся герметичны, появляются трагические ноты. Гностическая, оккультная, магическая тематика и многократное взаимоотражение образов-символов разных культурно-исторических планов в поздней лирике Кузмина порой делают её чрезвычайно трудной для прочтения. Но часто при этом сохраняется и «прекрасная ясность». Художественное воздействие достигается самим сочетанием простоты и загадочности: «Чем рассудку темней и гуще./Тем легче лёгкой душе».
Раскованность и изощрённость поэтической формы Кузмина, безграничная свобода выбора тем, слов и звучаний, возможность бесконечных взаимоотражений образов могут ощущаться как некая опасность для поэзии, как предел дозволенного в искусстве. Но в поэзии Кузмина свобода не переходит в произвол, умеряясь вольной покорностью внешнему и внутреннему канону.
Русская поэзия серебряного века. 1890-1917. Антология. Ред. М. Гаспаров, И. Корецкая и др. Москва: Наука, 1993
КУЗМИН, Михаил Алексеевич - русский писатель. Родился в дворянской семье. Печататься начал в 1905. В начале литературного пути Кузмин примыкал к символистам, затем в его творчестве обозначился переход к акмеизму. Поэзия, проза и драматургия Кузмина обращены к чувственно-осязаемому, предметному миру, в изображении которого господствует мотив иллюзорности, зыбкости, непостоянства («Разве меньше я стану любить эти милые хрупкие вещи за их тленность?»). В поэтическом мироощущении Кузмина доминируют черты упадка, увядания культуры: утончённость и изящество, переходящие в манерность, стилизация, обнажающая условный характер реминисценций, снисходительно-иронический взгляд на вещи. Отсюда же - примитивизм образного рисунка, нарочитые «небрежности» слога и ритма, призванные сообщить интонации наивность безыскусной речи. «Дар стиха певучего и лёгкого» (В. Брюсов ) позволил Кузмину заметно раздвинуть ритмичёский диапазон камерной лирики (например, в «Александрийских песнях», написанных свободным стихом). В его творчестве на первый план выдвинут момент «игры», театрального и кукольного представления, «священного фарса» (А. Блок ), что сближало его с художниками «Мира искусства» (К. Сомов, С. Судейкин и др.). В прозаических «жизнеописаниях» Кузмина («Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро», 1919, и др.) острая, занимательная фабула диктуется «капризами судьбы», повинуясь которой герои испытывают множество приключений и метаморфоз. Со временем в стиле Кузмина сгущаются утрировка, гротеск, приёмы т. н. остранения. В поздних произведениях намечаются модернистские тенденции, близкие сюрреализму («Для Августа» , 1927; «Лазарь» , 1928). Переводил из Боккаччо, Апулея, Шекспира, писал по вопросам литературы, театра, живописи.
Соч.: Собр. соч., т. 1-9, П., 1914-18; Нездешние вечера. Стихи, П., 1921; Вторник Мэри. Представление в 3-х ч. для кукол живых или деревянных, П., 1921; Параболы. Стихи. 1921-22, П., 1923; Условности. Статьи об иск-ве, П., 1923; Новый Гуль. Стихи, Л., 1924; Форель разбивает лёд. Стихи. 1925-28, Л., 1929.
Лит.: Блок А. , О драме, Собр. соч. в восьми томах, т. 5, М. - Л., 1962; его же, Письма о поэзии, там же; Иванов Вяч. , О прозе М. Кузмина, «Аполлон», 1910, № 7; Брюсов В. , М. Кузмин [и др.], в его кн.: Далёкие и близкие, М., 1912; Жирмунский В., Преодолевшие символизм, «Рус. мысль», 1916, кн. 12; Зноско-Боровский Е., О творчестве М. Кузмина, «Аполлон», 1917, № 4-5; Голлербах Э., Радостный путник, «Кн. и революция», 1922, № 3; Гумилёв Н. , Письма о рус. поэзии, П., 1923; Эйхенбаум Б., О прозе М. Кузмина, в его кн.: Сквозь литературу, Л., 1924; Цветаева М. , Нездешний вечер, в её кн.: Проза, Нью-Йорк, 1953.
А. Корнеев
Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 3. - М.: Советская энциклопедия, 1963
КУЗМИН Михаил Алексеевич - поэт и беллетрист. Родился в Ярославле в дворянской семье. Детство провёл в Саратове; с 1885 жил в Петербурге, где учился в гимназии, а затем в консерватории. Совершил длительное путешествие в Италию и Египет. По возвращении сблизился со старообрядцами, с которыми ездил в поисках древних икон по северным губерниям. В печати выступил лишь в 1905. Творчество Кузмина знаменует процесс буржуазного перерождения дворянской интеллигенции XX века. Оно выражает собой экспансию в область искусства буржуазно-помещичьего блока эпохи буржуазного подновления царизма (столыпинщина), блока, восторжествовавшего после 1905, стремившегося к всестороннему использованию своего положения, к утончённому наслаждению жизнью, к художественной сублимации своего бытия, к эстетизации своего быта, вариант которого и представляет «кларизм» Кузмина. Отталкиваясь от упадочно-дворянского символизма и импрессионизма, Кузмин противопоставляет им тенденции кларизма. Искусство для Кузмина уже не религиозное священнодействие, как у символистов, а «весёлое ремесло», требующее рационального оформления художественной материи, строгой логической оправданности каждой композиционной детали. Поэзия Кузмина реализует классические принципы раздельности (отчётливости, меры, строя), гармонии, равновесия формы и содержания. Для неё характерны размеренные периоды, господствует классический размер стиха - 4-стопный ямб. Стих Кузмина не напевен; его свободные стихи близятся к разговорной речи, имеют характер интимной непринуждённой беседы. Кузмин выдвигает классический принцип чётких границ жанров: «…в рассказе пусть рассказывается, в драме пусть действуют, лирику сохраните для стихов». Проза у Кузмина вновь приобретает повествовательный характер, ситуация господствует над типажем, нет описания деталей среды, быта, обстановки, если они не необходимы для хода действия. Психологизм вытесняется фабульностью, развитием занимательной интриги авантюрного романа, преобладает изображение внешних событий и предметов. Кузмин восстанавливает начало пластической формы, предметности. Если импрессионизм растворял вещи в потоке ощущений, а символизм изображал их лишь как ознаменования потустороннего, то Кузмин выдвигает значимость вещно-предметного мира самого по себе, самоценность материального, телесного, конечного, в связи с чем в его поэзии большую роль играет натюрморт, «дух мелочей прелестных и воздушных». Психика деклассирующегося дворянина, захватываемого в орбиту буржуазного мира, влекущего, но во многом ещё чуждого, закрепляется у Кузмина также в образах героев его авантюрных повестей (Лебеф, Фирфакс, Элевсипп и др.). Характерные их черты: сильное чувство жизни, всепоглощающая жажда наслаждений, постоянная готовность к авантюрам, но в то же время отсутствие свободного почина, организующей воли, полагания каких-либо целей; действование по чужой воле, пассивное отдание себя потоку случайностей, направляемых роком, влекущих их от мирного старозаветного жития в пёструю смену новой кипучей жизни. Кузмин выражает психологию буржуазного виверства рантьерского типа «буржуазной аристократии» и т. п.
Основным мотивом творчества Кузмина является радостное приятие и утверждение мира в его данности («Всё, что случается, то свято»), беспечное, изощрённое и жадное наслаждение жизнью, тяготение к «земному», «языческому», чувственному («Весёлой лёгкости бездумного житья, / Ах, верен я, далёк чудес послушных, Твоим цветам, весёлая земля!»). Значительное место занимает у Кузмина тема любви, которая трактуется уже не как мистическое переживание в духе символизма, но как чувственная эротика, часто извращённая (апология гомосексуализма в повести «Крылья») и т. п.
Наиболее характерна и значительна стилизаторская линия творчества Кузмина. Он черпает сюжетику и образность из мира александрийской культуры, Рима эпохи упадка, Византии, XVIII века во Франции, Италии, оттоманского Востока и т. д. Особенно показательно его тяготение к XVIII веку, к Рококо. В стихах и пьесах Кузмина часты мотивы и образы пасторали, идиллии, популярной в XVIII веке анакреонтики, мифологические образы, трактованные как изящные украшения во вкусе Рококо, восточная экзотика в духе балетов XVIII века. Перекликаясь с живописью Сомова, художников «Мира искусства», Кузмин погружается в мир арлекинад, фейерверков, маркизов, любовных затей. Его поэзия усваивает лёгкость, жеманность, всезаполняющий дух утончённой эротики Рококо, стилю которого соответствует и палитра эпитетов Кузмина. Наряду с этим главным руслом творчества у Кузмина намечен ряд романов, рассказов, носящих совершенно иной характер («Нежный Иосиф», «Мечтатели», «Тихий страж», «Плавающие-путешествующие» и др.). Здесь изображается современный быт буржуазных дам, чиновников, офицеров, прогоревших дворян, патриархального купечества, старообрядцев и т. д. Эта малозначительная линия творчества Кузмина продолжает традиции романов Лескова, правда, в чрезвычайно опошлённом виде.
Библиография: I. Крылья, Повесть, М., 1907 (изд. 2-е, П., 1923); Три пьесы, СПБ., 1907 (конфискованы); Приключения Эме-Лебефа, Повесть, СПБ., 1907; Сети, 1-я кн. стихов, М., 1908, изд. 2-е (т. I Собр. сочин.), П., 1915, изд. 3-е, Берлин, 1923); Комедии, СПБ., 1909; Первая книга рассказов, М., 1910; Вторая книга рассказов, М., 1910; Куранты любви, Стихи и музыка, М., 1911; Осенние озёра, 2-я кн. стихов, М., 1912; Третья книга рассказов, М., 1913; Глиняные голубки, Стихи, Сочин., т. III, П., 1914 (изд. 2-е, Берлин, 1923); Покойница в доме, Рассказы, Сочин., т. IV, П., 1914; Военные рассказы, П., 1915; Венецианские безумцы, Комедия, М., 1915; Плавающие-путешествующие, Роман, Сочин., т. VI, П., 1915 (изд. 2-е, П., 1923); Тихий страж, Роман, Сочин., т. VII, П., 1916; Антракт в овраге, Рассказы, Сочин., т. VIII, П., 1916; Бабушкина шкатулка, Рассказы, Сочин., т. II, П., 1918; Девственный Виктор, Рассказы, Сочин., т. IX, П., 1918; Вожатый, Стихи, П., 1918; Двум, Стихи, П., 1918; Чудесная жизнь Иосифа Бальзамо, графа Калиостро, в трёх кн. (Новый Плутарх, I), П., 1919; Занавешенные картинки, Стихи, Амстердам, 1920; Александрийские песни, Стихи, П., 1921; Нездешние вечера, Стихи, П., 1921; Это, Стихи, П., 1921; Вторник Мэри, представление в 3 ч., для кукол живых или деревянных, П., 1921; Лесок, Лирическая поэма для музыки с объяснительной прозой в 3 ч., П., 1922; Параболы, Стихи 1921-1922, П., 1923; Условности, Статьи об искусстве, П., 1923; Зелёный соловей, Рассказы, Сочин., т. V., изд. 2-е, П., 1923; Новый Гуль, Стихи, Л., 1924.
II. Белый А. , ст. в «Перевале», 1907, №№ 6 и 10; Иванов В. , ст. в «Аполлоне», 1910, № 7; Гуревич Л., Литература и эстетика, ст. «О прозе Кузмина», М., 1912; Жирмунский В. М., Преодолевшие символизм, «Русская мысль», 1916, № 12; Зноска-Боровский Е., О творчестве М. Кузмина, «Аполлон», 1917, № 4-5; Голлербах Э., Радостный путник, «Книга и революция», 1922, 3 (15); Гумилёв Н. , Письма о русской поэзии, П., 1923 (об «Осенних озёрах»); Эйхенбаум Б., Сквозь литературу, ст. о прозе Кузмина, Л., 1924; Горбачев Г., Очерки современной русской литературы, Л., 1925.
III. Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, Л., 1928; Писатели современной эпохи, т. I, ред. Б. П. Козьмина, изд. ГАХН, М., 1928.
Б. Михайловский
Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939